Боль в шее
(живая психосоматическая практика) (М.Ракитина)

Хочу сегодня поделиться очередной статьей о том, как работает эмоционально-образная терапия в области психосоматики.
Эту статья опубликована на сайте Института эмоционально-образной терапии Н.Д. Линде.
И в VK на странице института: https://vk.com/wall-217814890_795

Ко мне обращается мужчина, у которого пару недель назад резко заболела шея, невозможно повернуть голову, все эти дни он был на таблетках, но лучше не становилось. Поэтому решил попробовать исследовать психологическую причину симптома. Когда-то Егор (так зовут мужчину) уже обращался ко мне с аллергией и никотиновой зависимостью. И с тем, и с другим ему удалось полностью справиться, поэтому это был знакомый интерес.

Осенью, на всемирном конгрессе психотерапевтов и психологов, я делала небольшой доклад, в котором говорила, что существуют десятки теорий того, как психическое переходит в физическое. Мы их принимаем во внимание, многие видим в процессах людей. Но есть одна теория, которую я наблюдаю каждый день за каждым симптомом. Речь о теории внутреннего конфликта.

Внутренний конфликт - это основа того внутреннего неблагополучия, в ответ на которое появляется симптом. Зачем?
Симптом проявляет этот конфликт, делает его очевидным. Через симптом мы выходим на вытесненные страдания человека и не решенные когда-то внутренние конфликты. Теперь они смещены на симптом, и мы это видим. Симптом буквально заставляет задуматься о вытесненном прошлом. А еще помимо проявления конфликта симптом как бы предлагает человеку ассоциативное символическое решение, которое, как и любая другая автоматическая психологическая защита и адаптация дисфункционально по своей сути. Сформулировать конфликт и то, как его символично решает симптом, уже само по себе целительно. Человек прозревает, у него уходит беспомощность, и он знает, что нужно делать, чтобы это не делал симптом.

Человек решает свой конфликт - уходят хронические страдания - симптом больше не нужен – тело восстанавливается.

Чтобы решить конфликт, его надо найти. Этим мы с Егором и занялись. Мы работали методом эмоционально-образной терапии. Это удивительный инструмент, поклонницей которого я являюсь уже много лет. В нем мы имеем философию, позволяющую решать глубинные внутренние конфликты, а также мощный инструмент для обнаружения этих конфликтов. Я говорю про образы.
Когда работаешь с симптомом, образ лучше сделать как можно более соматическим. Больше всего информации о вытесненном конфликте даст образ самого симптома: как выглядят твои пятна, представь свою миома, на что похожа твоя боль, представь образ антител и те клетки, которые они атакуют и так далее. И здесь важно понимать, что образ симптома – это НЕ симптом. Даже если он кажется деструктивным, пугающим, даже если это образ опухоли, образ — это не проблема - это информация о проблеме. Как я тоже говорила на конгрессе, образ — это психологическая история болезни, от нее не надо избавляться - ее надо изучить и сделать выводы о необходимых внутренних изменениях.

Я попросила Егора представить в виде спонтанного образа его боль, на что она больше всего похожа. Егор рассказал, что ему представился образ ежика, который колется в районе шеи, создавая прострелы.
- Интересно и очень точно, - сказала я, - а зачем он это делает? Спроси у него в воображении.
- Он хочет, чтобы я перестал нервничать из-за работы, - ухмыльнулся мужчина, - я не должен отворачиваться от монитора, и не должен переживать, что с головой ухожу в работу. Это нужно делать.
- Ух ты! Ты понимаешь про что это?
- Да, - снова ухмыльнулся Егор, - у меня сейчас сложный проект один. И я целыми днями сижу у монитора. Я даже в туалет запрещаю себе сходить иногда и чаю налить.
- У тебя какая-то ответственность большая? Что-то может произойти, если ты отвернешься от компьютера? Как у диспетчера в авиакомпании?
- Да в том то и дело, что нет. Дело не в том, что мне нельзя оторваться, а в том, что я себе это не позволяю. Сейчас хорошо это понял. Но не понял почему.
- А что произойдет, если ежа не будет, и ты оторвешься от монитора? Я поняла, что никто не пострадает. Но что страшного может случиться? Поищи этот ответ внутри.
- Я чувствую себя каким-то неправильным, не соответствующим тому, что от меня ждут, - сказал Егор.
- То есть симптом пытается сделать тебя правильным для кого-то. – Сказала я. - А как ты сейчас себя чувствуешь, когда не работаешь и тратишь время на общение со мной?
- Сейчас другое, - улыбнулся Егор, - сейчас я болею и лечу себя, с симптомом мне можно отдыхать и отвлекаться, но только с ним.
- Опасная установка, - улыбнулась уже я. – Давай попробуем с этим что-то сделать…
Смотрите, как через образ симптома для нас раскрываются его причины и смыслы.
Егор рассказал, как в детстве страдал от того, что родители много работали, как испытывал реально жесткий дефицит внимания, как не мог выпросить у папы возможность поиграть с ним. Отец говорил неизменное: «Взрослым не до игры, мне нельзя отвлекаться, у вас не будет денег». Это «нельзя отвлекаться» буквально вросло в Егора, он теперь тоже не может отвлечься ни на ребенка, ни на туалет, ни на чашку чая. Мы называем это интроект того, кто был источником травмы, он хорошо описан в книге Фредерика Перлза «Практикум по гештальт-терапии».
Важно понимать, что дело не в том, что у нас нет пары минут на отдых, отвлечение, игру с ребенком, туалет и пр. На все это найти время совсем не проблема. Речь идет об эмоциональном напряжении, из которого невозможно выйти. И человек пытается скинуть с себя это напряжение беспросветной работой: «Только в работе я могу заслужить признание, и меня полюбят» (например). Но, естественно, он не может скинуть это напряжение, это иллюзорный путь в никуда, потому что истинное решение сводится к принятию себя не извне, а изнутри.
В детстве Егор чувствовал себя отверженным ребенком. Чтобы как-то компенсировать свою травму, он стал поддерживать в себе то, что ценили родители, воспроизводил их модели жизни, старался заслужить то, чего был лишен – внимания, принятия, оцененности.
Очень большая ставка была сделана именно на работу, потому что он запомнил родителей как «вечно занятых» и повторял их ценности, не задумываясь, что в основе их занятости была та же травма отверженности и ненужности ребенка. И смотрите, что символически «предложил симптом»: боль не давала Егору отвернуться от монитора рабочего компьютера. «Нельзя отвлекаться на игру и отдых, учить, трудить, не создавай нам проблем», - как бы вторил симптом установкам родителей.

Проговорив все это, мы стали искать решение. Егору нужно было взять решение в свои руки – удовлетворить свою детскую потребность в оцененности и принятии без помощи симптома и насилия над собой. Я предложила Егору погладить ежика (то есть принять эту часть себя) и сказать ему:
- Я знаю, что ты моя часть, ты очень хороший, я ни за что не отвернусь от твоих потребностей. Ты – это я, я обращу на тебя внимание с удовольствием, поиграю с тобой просто так. И тебе для этого ничего не надо делать.
Эти фразы дались Егору не с первого раза, игры не входили в набор его ценностей, на них точно нельзя было тратить время. Мы поговорили о том, что такое игры, как они важны для ребёнка, что он развивается и реализуется через игры так же, как взрослый через своё дело и работу. И в какой-то момент ежик неожиданно трансформировался в рыбку.
- Интересно, - сказала я, - что чувствует эта рыбка?
- Она очень маленькая и беззащитная, её оставили одну, никого рядом нет, сложно выжить.
То есть бессознательное Егора показало нам более глубокую проблему в основе его симптома, отразив более ранний период, опыт оставленности и незащищенности.
- Это твоя рыбка? – Спросила я.
Егор кивнул.
- Похоже, ты пережил опыт оставленности и незащищенности, когда был совсем маленьким.
- Да, я часто такое переживал, - согласился он.
- Предложи рыбке свою защиту и заботу, скажи, что никогда ее не бросишь и не оставишь, что она очень ценная для тебя.
Егор снова кивнул и углубился внутрь себя. Через какое-то время он сказал:
- Она стала золотой рыбкой.
- Интересно, - улыбнулась я, - с чем у тебя ассоциируется золотая рыбка?
Егор ухмыльнулся.
От нее вечно все чего-то хотят, и она живет в аквариуме, - ответил он.
- Похоже, проявились твои стратегии адаптации к тому детскому опыту, - сказала я. - А аквариум это про что может быть?
- Про ограничения, - однозначно ответил Егор. – И только в рамках этого аквариума рыбка может выжить.
Он задумался на какое-то время и потом добавил:
- Да, я себя серьезно запечатал. Сейчас начинаю понимать.
- Маленькому мальчику очевидно казалось, что только так он может выжить? – Предположила я. – А что в реальности? Чем ты отличаешься от этой рыбки сейчас? Наши действия становятся ограничениями, только когда они исходят от чужой воли. У тебя уже есть своя воля! И если действия исходят из неё, никаких ограничений нет, это только обогащает и радует, независимо от того, сколько ты работаешь. Твоя детская часть продолжала работать, потому что надо, так ей говорили, но она не хотела, стремясь к игре. Может, отпустишь ее на свободу? Снимешь ограничения? А работать будешь столько, сколько считает нужным и хочет внутренний взрослый. Если готов такой эксперимент, скажи рыбке: «Я не буду тебя ограничивать, вместо этого разрешаю тебе проявляться, играть, делать только то, что ты хочешь, я буду тебя в этом поддерживать».

Через минуту Егор сказал:

- Это все-таки интересно работает. Рыбка стала маленьким мальчиком. Веселым. Он буквально растворился у меня внутри. И боль ушла!!
Егор покрутил головой. Боли, о которой мы говорили, не было.

Я всегда удивляюсь, когда боль или другой симптом уходит на моих глазах прямо на консультации. Это бывает далеко не всегда, но бывает, я уже такое описывала. Этот опыт ценен тем, что отражает наше влияние на свое состояние и у человека уходит бессилие перед симптомом. Теперь он знает, что он причина, и что требует его внимания. Это облегчает состояние. И чем яснее понимание, тем значительнее облегчение. Здесь боль ушла на время, она еще возвращалась несколько раз, но не так интенсивно. Так, как правило, и бывает. Обезболивающие уже не требовались. И Егор отметил, как он воздействует на боль - она уходила, когда он отказывался от «не своих задач», как он написал.